Летом российские зрители увидят очередной сезон сериала «Супер-Ивановы», где одну из главных ролей исполняет артист и телеведущий Михаил Полицеймако. Актер много играет и на театральной сцене. О театре, о цензуре и о том, чем должен заниматься артист, «Собеседник» поговорил с Михаилом.
Артист худеет — палитра расширяется
– Миша, в начале этого театрального сезона твой сын Никита Полицеймако, окончив Щукинское театральное училище, стал актером Театра сатиры. Гордишься? Помнится, ты высказывался против репертуарного театра…
– Сам знаешь, актерская профессия – зависимая, и, когда молодые артисты заканчивают институт, перед ними или есть выбор, или нет выбора. Некоторых вообще никуда не берут. Никита показывался во многих театрах, но пришел к Сергею Газарову в Сатиру, и его взяли. Ну, молодец! Пока на сцене театра я сына не видел, но был на его дипломных спектаклях.
– Внешне вы очень похожи. Узнаешь себя как актера в нем?
– То, что он похож на меня, на мою органику, это естественно, это заложено природой. Ничего такого удивительного в этом нет. Другое дело, что он выпустился из училища в одном весе, в достаточно большом, а сейчас взялся за себя и очень сильно похудел. И это дает ему еще больше преимущества и в кино. Конечно, вес влияет на амплуа. У меня же тоже была такая проблема, и я с ней до сих пор борюсь. Если человек имеет большой вес – у него определенные роли, а если похудел – то и палитра расширяется… Эх, если бы Никита похудел во время учебы в театральном училище, когда папа ему об этом говорил 850 раз, то, думаю, его пригласили бы работать не в один театр, а в два-три.
– А почему ты сам не состоишь в труппе какого-либо театра?
– Когда в 1997 году я окончил ГИТИС, в театрах еще было такое понятие, как художественные руководители. Очень мощные люди: Табаков, Гончаров, Волчек, Ефремов… Я тогда пришел к моему учителю Бородину в Российский молодежный театр (РАМТ). Сегодня же в основном это театры директоров и продюсеров. Я, как приглашенный артист, играл и играю в некоторых, поэтому знаю, что там происходит. Театры перестают быть творческой субстанцией на обеспечении государства, как это было раньше. Теперь театры – это коммерческие предприятия. Если туда ходят, билеты продаются – значит, театр успешный. А если в труппе нет известных артистов, то в этот театр ходят мало. Хотя спектакли там бывают намного лучше, чем со звездами…
Я ведь почему в свое время ушел из РАМТа?! Просто в очередной раз наблюдал, как наши народные, заслуженные артисты, которые не были заняты на сцене в этот момент, не наблюдали за игрой коллег, а сидели и разгадывали кроссворды. Я вот это почему-то запомнил на всю жизнь. Они приходили в театр, чтобы посидеть и разгадать кроссворд!
– И что лучше: дотационный театр или тот, который находится на самоокупаемости?
– Этот вопрос из разряда, какая капуста вкуснее – тушеная или квашеная. Тут уже кому как удобно. Если говорить об искусстве, о рождении новых форм, новых режиссеров и гениальных спектаклей, коммерциализация театра – это плохо. Хотя на этом весь западный театр построен. Наш русский театр потерял некую цепочку, которая начиналась еще в театральных институтах. Сейчас же минимальное количество хороших педагогов. Не артистов, которые идут преподавать, а именно педагогов.
– Почему это происходит?
– Потому что труд не оплачивается хорошо, человек в институте сейчас получает копейки. Поэтому он не идет преподавать, даже имея хорошие знания. Конечно, пойдет заниматься коммерцией – например в антрепризу. Хотя в той же антрепризе есть постановки намного круче, чем в репертуарных театрах. Например, есть потрясающие режиссеры Станислав Назиров, Роман Самгин, Нина Чусова, Виктор Шамиров… Вот они могли бы дать хорошее театральное образование, но нужно зарабатывать деньги на хлеб, поэтому снимают кино, ставят спектакли. И делают это хорошо.
– Миша, может, тебе стоит попробовать себя в преподавательской деятельности?
– Предлагаешь мне стать малообеспеченным человеком с четырьмя детьми?! Ты понимаешь, что педагоги получают за практически ежедневную работу в институте 15–20 тысяч рублей?! Ну о чем ты говоришь? Молодые артисты, которые еще ничего не сделали в профессии, в театрах зарабатывают по 50–70 тысяч. А педагоги, получается, работают из любви к профессии. Но таких единицы.
«Русский театр — в эмоциональности, а не в сиськах»
– В антрепризе, наверное, лучше, потому что цензуры меньше?
– Слушай, везде есть определенные нормы, которые давно существуют: чтобы человек на сцене не мочился, не ругался, не было буквальной пропаганды нетрадиционных отношений. Не буду здесь оригинальным, но цензура находится прежде всего внутри человека. Если он на сцене ставит толчок и в него испражняется, то, конечно, ему об этом скажут. Потому что это неприлично. Если говорить об антрепризе, то она все-таки призвана больше развлекать, чем заставлять людей думать. Хотя, конечно, есть постановки, после которых призадумаешься о своем житии.
– Помню, в спектакле «Приворотное зелье», где ты играешь с Марией Ароновой, много фраз как бы на злобу дня. Например, знаменитая фраза Дмитрия Медведева «Денег нет, но вы держитесь»… Не вырезали?
– Нет, всё осталось. Тут главное не «что», а «как». Ну, вот есть прекрасный «Камеди Клаб», где выступает артист, который пародирует нашего президента. И никто этого не запрещает. Но опять же момент определенного уровня, понимаешь? Вот, например, я видел один спектакль, в котором бегали по сцене тридцать абсолютно голых людей. И как к этому относиться?! Я могу смотреть на голые тела, например, в живописи или в скульптуре. Или в кино, если это снято красиво. А в театре, мне кажется, можно сыграть обнаженного, оставаясь в одежде… Но просто показать жопу на сцене – этого нельзя делать. И тогда я за цензуру. У меня есть реальное понимание русского театра, который выражается прежде всего в эмоциональности, а не в сиськах.
– А как же политический вызов на сцене?
– Подобное когда-то было и в Ленкоме, и в «Современнике», и конечно же в Театре на Таганке, где играли мои родители (отец – Семен Фарада, мама – Мария Полицеймако. – Ред.). Но это был высококультурный вызов. Об ЭТОМ намекали, говорили, но не было прямого какого-то желтопрессного попадания. Потому что опять же еще в театральном институте прививали вкус, внутреннюю культуру.
А еще я вижу в сегодняшней молодежи бесполость. На сцене мало мужиков, героев! А девочки стали похожими друг на друга. С одинаковыми сисями, бровями, губами и с плохой речью. Я часто вижу молодых актеров с плоским звуком, которые преподнести свою речь не умеют.
– Кстати, в этом году исполнилось 60 лет со дня образования того Театра на Таганке. Ты же там практически вырос в закулисье…
– Это был великий театр, великие спектакли! Конечно, сейчас этого театра уже нет. И это естественный, грустный процесс. Всё когда-нибудь заканчивается. Вот и мою маму, которая там играла почти с самого начала, по-настоящему не поздравили. Просто привезли чашку с логотипом театра. Хотя какие тут могут быть претензии?! Это уже не тот театр поисков, который был.
«Человек вдруг решает стать депутатом. Зачем?»
– Наша беседа сейчас выглядит такой брюзжащей… И плюсов нет сегодня в актерской профессии?
– Почему же?! Например, плюс в том, что сегодня артисты перестали беззаботно относиться к работе – сейчас тебя выкинут из проекта, если придешь на спектакль или на съемки пьяным, – потому что получают неплохие деньги.
– А насколько артист, являясь членом коллектива, имеет право публично высказывать свое мнение, которое, скажем так, не соответствует «политике партии»? Вспомни хотя бы Дмитрия Назарова и Анатолия Белого* из МХТ, которые вынуждены были покинуть труппу…
– Послушай, это все зависит от той реальности, в которой ты живешь. Это личное дело и Димы, и Толи*… Я это не обсуждаю. Мне неинтересно заниматься разбором подобных ситуаций. Другое дело – что такие люди потеряли и приобрели? Что с ними сейчас? Вообще, меня с детства так воспитали родители, что о коллегах – или хорошо, или ничего.
– Тем не менее однажды ты осудил тех артистов, которые, например, идут в режиссуру или пишут книги. Есть и те, кто идет в политику.
– Наша профессия субъективно эмоциональная, она не очень поднимает развитие ума, стратегии или каких-то математических, правильных бизнес-решений. Поэтому, мне кажется, хороший артист, если идет, скажем, в режиссеры, он должен завязать с актерской профессией. Как, например, сделал Юрий Петрович Любимов. Вспомни его актерские работы в кино («Кубанские казаки») или в Театре имени Вахтангова. Но он полностью посвятил себя режиссуре. Человек вдруг решает стать депутатом. Зачем? Он это умеет делать? Он закончил политшколу? У него есть опыт работы с регионами? Он умеет управлять? Или просто с кондачка? Снявшись в трех сериалах, вдруг решает нести ответственность за людей.
– Или чтобы заполучить свой театр…
– Тут уже у каждого своя цель и задача. Но, мне кажется, это странно. А если я вдруг в свои почти 50 лет скажу, что хочу стать пилотом или врачом?! Артист – это не только отдельная большая профессия, это целый образ жизни, который отличается от образа жизни тех, кто работает четко по графику, скажем, в офисах. У нас же нет таких понятий – выходные в субботу и воскресенье. Сейчас мы с тобой поговорим, потом я поеду играть в спектакле «Квартета И» «День радио». Утром на самолет – и в Краснодар на гастроли. Приеду – съемки на телевидении. Затем, предположим, 9-часовой перелет во Владивосток, где по прилете успею только душ в гостинице принять, и тут же – играть спектакль.
Когда еще был жив худрук театра «Шалом» Александр Левенбук, но очень болел, мне предлагали занять его место. Я туда приехал, пообщался: очень милые ребята, прекрасный ремонт в театре. Но руководить – это все-таки не мое. Потому что мне как актеру каждый раз нужны новые впечатления, новые партнеры, а просто вариться в одном котле – не в моем характере. Хотя, понимаю, прогнозировать, что будет с человеком через пять лет, сложно. Я знаю примеры (и положительные, и отрицательные), как люди кардинально меняются. Но стараюсь на это не обращать внимания, поэтому я человек не склочный и безобидный.
– Миша, а у тебя были когда-либо такие мысли, чтобы уехать в эмиграцию, например в Израиль?
– Странный ты вопрос задаешь. Я живу русским театром, русским кино, я играю на русском языке. В 1995 году я три месяца прожил в Берлине, и мне очень хотелось домой. Мой дом здесь. И в Израиле я бывал… Что мне там делать? Работать таксистом?! Да я бы спился и недолго прожил такую искусственную жизнь. Если ты умеешь добывать пресную воду из соленой воды, ты там нужен. Или если ты великий ученый. А кому там нужен русский артист? Да, артисты, которые уезжали или уезжают в Израиль, были всегда. Но ты посмотри на их судьбы. Я снимался с Михаилом Козаковым, который к тому времени вернулся из Израиля. И он мне говорил, что заниматься за границей русским искусством невозможно. Приехать, выступить, уехать – да, но жить там и заниматься на русском языке своей профессией – невозможно. И это сказал человек, который сам через это прошел, и я ему доверяю. Мне кажется, те, кто уехал, все-таки больше живут для себя, а не, скажем, для семьи или для своего зрителя. А не пожить ли мне десять лет в Израиле, а потом десять лет в Индии?! Это какая-та праздная позиция.
«Мне хорошо сейчас»
– «Жизнь настолько предполагает рефлексию, что на протяжении различных ее этапов человек оглядывается назад и пытается понять, достиг он того, чего хотел, или нет» – это в интервью сказал твой сын…
– О, как сложно он завернул! Ну, молодые люди всегда так сложно заворачивают. Знаешь, я привык немножко проще говорить о каких-то вещах. Достиг он того, чего хотел, или нет? Никита только начинает свой определенный путь, сложный и, с другой стороны, наверное, счастливый. Ему сейчас вообще некуда оглядываться назад. Что касается лично меня… Есть такое дурацкое слово – «кредо». Так вот, у меня оно заключается в том, что я не оглядываюсь назад. Честно! Живу только здесь, сейчас и завтра. Страдать о том, что ты уже сделал, глупо. Пусть этим занимаются другие, если кому-то нужно. Я смотрю только вперед. Поэтому весь календарь моих дел расписан вперед. А то, что было вчера, я стираю. Потому что не изменить те ошибки, которые я допустил. Можно их только проанализировать и пойти дальше.
Не понимаю, когда люди начинают ностальгировать, например, как хорошо было в Советском Союзе… Были хорошие моменты в жизни, были и плохие. Чего сейчас вспоминать об этом?! А мне хорошо сейчас. Мои достижения – это мои потрясающие дети. Для меня достижение, что сын закончил театральный институт и стал актером Театра сатиры. Для меня достижение то, что старшая дочь учится в театральной школе. Достижение, что средняя дочь похудела и занимается спортом. Достижение, что младшая дочь прекрасно развивается и круто катается на самокате.
– Ну, для кого-то достижение – это звание…
– Меня часто спрашивают, почему у меня нет званий «заслуженный артист» или «народный». Обычно этим интересуются люди старой формации. А что, я должен этих званий как-то добиваться? Ходить с бумажками по инстанциям, выпрашивать, что-то подписывать (а именно так это делается). Нет, я так делать не буду. Если кто-то мне это звание даст, не откажусь, но сам просить – нет. И потом… Есть любимый мною артист Роберт Де Ниро, и я как-то с трудом представляю, как его объявляют: сейчас на сцену выйдет народный артист Америки… Моя мама – заслуженная артистка, папа – народный артист. Им эти звания дали, они не выпрашивали. Мой дедушка – народный артист
СССР Виталий Полицеймако. Но раньше эти звания хотя бы деньги приносили, были доплаты к окладам. А сейчас что это дает?! Небольшая прибавка к пенсии, до которой еще дожить надо.
Конечно, достижения еще в том, что ты остаешься нужен в профессии. Вот в августе выйдет новый сезон сериала «СуперИвановы», где я играю одну из главных ролей. Было круто и интересно работать. Мне кажется, получился очень интересный фильм. Еще веду передачи на телевидении «О самом главном» и «Приют комедиантов», что мне тоже крайне интересно. Много играю в театральной антрепризе. Вот детьми и работой я и горжусь.
/Олег Перанов.
*Власти РФ считают иноагентом.
ПОДДЕРЖИВАЙТЕ НАС НА podpiska, ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА ТЕЛЕГРАМ-КАНАЛ sobesednikru