Физику и лирику, ленинградцу и петербуржцу, блокаднику и шестидесятнику, автору «Атлантов» уже 91 год. «Собеседник» дозвонился Александру Городницкому в Германию и поговорил о его любимом городе, о Киплинге, инопланетянах и конце света.
«Где бульвар колыхался в серебряном инее…»
– Александр Моисеевич, сегодня вы лечитесь в Германии и нечасто бываете в Петербурге. Скучаете по родному городу?
– К сожалению, я не был там уже два года. Год назад я встретил свой 90-летний юбилей в клинике в Гамбурге, после трех тяжелых операций. Сейчас я привязан к медицине, которая меня поддерживает. Моя жизнь, по сути, разделена на две почти равные части – лет по сорок пять каждая. Первая половина, примерно до 1972 года, в моем родном Питере, а вторая – в Москве. Два года назад у меня в Москве вышла книга стихов «Московское время». Сейчас в Петербурге вышла книга стихов «Мой Питер». В конце этой книги есть стихотворение, которое может быть ответом на ваш вопрос:
Что могу я сказать
о родном моем Питере?
Не пристало в любви
объясняться родителям,
С кем с момента рождения
жили обыденно,
Без которых и жизни бы
не было, видимо.
Я родился вот здесь,
на Васильевском острове,
Что повязан и днесь
с корабельными рострами,
На Седьмой, не менявшей
названия, линии,
Где бульвар колыхался
в серебряном инее.
Я родился за этой вот
каменной стенкою,
Меж Большою Невой
и рекою Смоленкою,
Под стремительных чаек
надкрышным витанием,
И себя называю
я островитянином.
Что могу написать
я сегодня о Питере,
Облысевший старик,
«гражданин на дожитии»,
Сохранивший упрямство
мышления косного
Посреди переменного мира
московского?
Переживший эпоху Ежова
и Берии,
Я родился в столице
великой империи.
Я родился в заштатной
советской провинции,
Населенной писателями
и провидцами…
Вот и всё, что могу рассказать
я о Питере.
– Как была написана ваша знаменитая песня «Атланты», которая уже давно стала неофициальным гимном Петербурга, а сейчас является и гимном Государственного Эрмитажа?
– Песня эта написана в далеком 1963 году в походе на военно-морском в ту пору паруснике «Крузенштерн» в Северную Атлантику. Она стала чем-то вроде моей визитной карточки. Идея об учреждении ее в качестве гимна Эрмитажа родилась у директора музея академика Михаила Борисовича Пиотровского во время моего концерта на ступенях Эрмитажа, когда в мае 2018 года у атлантов собралось несколько тысяч человек. До пандемии коронавируса такие концерты были ежегодными.
– Самую страшную, первую блокадную зиму вы провели в Ленинграде. В своих мемуарах вы рассказывали о том, что мама не выпускала вас на улицу в вечернее время, потому что боялась, что ребенка могут убить и съесть. Страшно. Какие воспоминания остались об этих днях?
– И опять отвечу стихами:
Ветер злей, и небо ниже
На границе двух эпох.
Вся и доблесть в том,
что выжил,
Что от голода не сдох.
Что не лег с другими рядом
В штабеля
промерзших тел,
Что осколок от снаряда
Мимо уха
просвистел.
Мой
военный
опыт жалок в зиму сумрачную ту:
Не гасил я «зажигалок»,
Не стоял я на посту.
Вспоминается нередко
Черно-белое кино,
Где смотрю я, восьмилетка,
В затемненное окно.
Вой снаряда ближе, ближе,
До убежищ далеко.
Вся и доблесть в том,
что выжил, –
Выжить было нелегко.
18 апреля 1942 года по Дороге жизни нас с мамой отправили в эвакуацию в Омск. Это был один из последних рейсов по уже подтаявшему льду Ладоги. Наша полуторка шла ранним утром с открытой дверцей, чтобы водитель успел выскочить из кабины, если машина начнет проваливаться. Несколько лет назад на берегу Ладожского озера в деревне Кобона, куда выходила ледовая трасса, был поставлен на народные средства памятник «Неизвестному водителю» – памятный знак ленинградским водителям, погибшим в блокаду. На постаменте стоит полуторка с открытой дверцей, перед которой стоит маленький бронзовый мальчик, закутанный в материнский платок. На памятнике выбито мое стихотворение «Моему неизвестному водителю».
– Должны ли, на ваш взгляд, существовать запретные темы в истории блокады Ленинграда?
– После создания в 1944 году Музея обороны Ленинграда многие его сотрудники были репрессированы, а экспозицию на Фонтанке закрыли. Значит, было что скрывать, и была та неприглядная правда, в которую не хотелось верить. Для историков это до сих пор предмет пристального изучения. Почему так произошло? Формальным поводом для репрессий было так называемое «ленинградское дело». В 90-е годы музей воссоздали, но огромное количество ценнейших материалов уже не вернуть.
– Десять лет назад, в 70-летний юбилей полного снятия блокады Ленинграда, много шума наделал опрос о том, что, возможно, следовало бы сдать город немцам и тем самым попытаться спасти миллионы оставшихся в нем мирных жителей. Что вы, как блокадник, думаете об этом?
– Мне, как и всем ленинградцам, сама мысль о сдаче нашего родного города врагу представляется чудовищной. Однако, помимо этого нравственного аргумента, есть и чисто исторические аргументы. Люди мало знают о планах Гитлера в отношении Ленинграда, о том, что кормить его население немцы не собирались. У них имелись планы изолировать город колючей проволокой и минными полями. В военном отношении потеря Ленинграда имела бы роковые последствия уже для всей страны – уничтожение Балтийского флота, переброска высвободившихся немецких войск на взятие Москвы – в решающий момент битвы за нашу столицу.
– Стихи – главное в вашей жизни. Как начали их писать, вспоминается?
– Стихи я начал писать случайно в 1947 году. Я тогда учился в седьмом классе и увлекался рисованием. Мой одноклассник Володя Михайловский, ставший впоследствии профессиональным художником, уговорил меня пойти с ним вместе в художественный кружок при Ленинградском дворце пионеров, располагавшемся в Аничковом дворце на пересечении Фонтанки и Невского. Была среда, а занятия, как оказалось, бывают только по вторникам и четвергам. Мы повернули обратно, и, когда уже дошли до конца коридора, я увидел приоткрытую дверь, за которой звучали стихи. Это была студия литературного творчества. Мне захотелось их послушать, и я вошел в комнату и сел на крайний стул. Так абсолютно случайно зимой 1947 года началось мое увлечение стихами, затянувшееся на долгие десятилетия.
За долгие годы творчества Александр Городницкий написал более 500 песен.
«Мертвый якорь» и Иисус Христос
– Вся ваша жизнь связана с экспедициями. Семнадцать лет работы в Заполярье, а затем более тридцати лет в океанологических экспедициях в различных районах Мирового океана. Расскажите о наиболее рискованных ситуациях, с которыми приходилось сталкиваться в экспедициях.
– В Средиземном море мы испытывали новый буровой станок, установленный на подводном аппарате «Аргус». До погружения его пробовали испытывать на палубе судна, где всё было в порядке: если бур застревал в разбуриваемой породе, выдвигались с обеих сторон две металлические штанги – и подводный аппарат, опираясь на них, мог вытащить его. Мы начали погружение, легли на дно и забурились в донную породу, чтобы взять образец. Бур заклинило, и я выдвинул штанги, чтобы вытащить его. И тут я увидел, что обе штанги повисли в воде, не доставая до дна, поскольку забурились мы на бугре. Палуба-то была плоской, а дно нет. Все попытки вывинтить бур обратно ни к чему не привели. Наш небольшой экипаж – три человека – приуныл, мы встали на «мертвый якорь». Доложили о случившемся на судно, но они нам помочь не могли. Шли часы. Кислорода у нас оставалось всего на 5 часов.
Положение было критическое. И тогда я предложил командиру бурить дальше, еще глубже. Он послал меня довольно далеко, куда я с удовольствием бы отправился, если бы мог. Прошел еще один час, и он, махнув рукой, разрешил. Мое предложение оказалось верным: при дальнейшем бурении обломки, державшие бур, выскочили из него – и мы смогли его вытащить и всплыть на поверхность.
– Вы – автор научно-популярной книги «Тайны и мифы науки. В поисках истины», выдержавшей три издания. Где, по-вашему, проходит граница между мифологией и наукой?
– Легенды и мифы не появляются на пустом месте. Главные исторические мифы основаны на вполне реальных событиях. Так, я верю в существование Атлантиды, за что меня до сих пор ругают на разных уровнях. «Какой же вы настоящий ученый, если верите в миф?» – задают мне вопрос оппоненты. Более того, я верю, что библейские сюжеты также опираются на реальные исторические события. И Библия вполне может служить историческим источником для исследования конкретных событий. Я уже не буду говорить про историю легендарной Трои, которая до раскопок Шлимана тоже считалась историческим мифом.
– То есть, по-вашему, Иисус Христос – это реальный исторический персонаж?
– Да, я считаю, что Иисус Христос – это вполне реальная историческая личность. И не только он, но и другие библейские персонажи. В более поздние периоды мировой истории также очень много до конца не изученных страниц, где мифы тесно переплетены с реальными событиями. Мифология и реальная история тесно связаны между собой.
– В одном из интервью вы признались, что ваш любимый зарубежный поэт – Редьярд Киплинг. Мог ли Твардовский позаимствовать идею своего знаменитого стихотворения «Переправа» из киплинговского «Брода через Кабул»? Или это всего лишь совпадение в описании аналогичных событий? Вообще заимствования в литературе – это нормальное явление?
– Насчет «Брода» и «Переправы» – я об этом как-то раньше не задумывался. Но это вполне возможно. Влияние творчества Киплинга на советскую поэзию на самом деле очень велико. Целая плеяда поэтов двадцатых годов, да и поэтов более позднего периода выросла на литературе Киплинга. Что касается заимствований в литературе – каждый поэт живет другой жизнью, но без влияния ранее созданных произведений ему никак не обойтись. Наши замечательные поэты начала XIX века находились под сильным влиянием Гёте и Байрона. «Наше всё» Александр Сергеевич Пушкин вырос на байроновской поэме про Чайльд Гарольда. В этом нет ничего плохого.
В свое время замечательный поэт Глеб Сергеевич Семенов, который много лет руководил объединением молодых поэтов в Ленинграде, говорил нам: «Я не могу сделать из вас поэтов. Для этого нужен талант. Но если я вас научу отличать хорошие стихи от плохих, то будем считать, что мы не зря теряли время». А то, что они будут подражать в юности, – абсолютно же нормально! Жизнь все равно повернет их в нужное русло. Они все равно будут писать от себя, а не от того поэта, которого они когда-то любили.
«Человечество может исчезнуть с поверхности планеты»
– В песне «Атланты» есть такие строчки: «Во тьме заплачут вдовы, повыгорят поля, и встанет гриб лиловый, и кончится Земля…»
– Это о ядерной войне. И я очень сожалею об этих строчках. Потому что у меня получается очень часто: то, о чем я пишу, потом становится реальностью. Я боялся и до сих пор боюсь этого, как все нормальные люди.
– А как еще может закончить существование человечество?
– Человечество может просто исчезнуть с поверхности нашей планеты. В первую очередь к этому могут привести глобальные природные катастрофы. Кроме того, появился искусственный интеллект, и никто не сможет предсказать, как он себя поведет. Эксперименты с ядерными источниками энергии тоже крайне опасны. Потому что все это может использоваться и используется для массовых убийств. И к этому нужно относиться крайне осторожно.
Я был знаком с братьями Стругацкими. У них есть повесть «За миллиард лет до конца света», где ученым препятствуют делать открытия в науке, если эти открытия могут привести к опасности для человечества. В реальности, конечно, ученым нельзя это запретить. Просто нужно постоянно думать о том, что есть вещи, которых нужно избегать. Как ученый-геофизик, я хочу сказать, что очень глупо и недальновидно для всего будущего человечества людям убивать друг друга – вместо того чтобы вместе бороться с теми серьезнейшими вызовами самому существованию нашей цивилизации, которые можно победить только сообща.
– Вы верите в существование инопланетных цивилизаций и в то, что когда-нибудь нам предстоит с ними познакомиться? Верите ли, что они прибудут к нам с добром, а не для того, чтобы уничтожить?
– Мы пока еще очень мало знаем о самых главных вещах, связанных с человеческой жизнью. Мы даже с появлением жизни на этой планете не можем разобраться. А может, нас сюда забросили инопланетяне? И в том, что они не вступают с нами в контакт, нет ничего удивительного. Вот вы будете вступать в контакт с какими-то высаженными вами же самими мелкими существами?
– Что вас пугает в современном мире?
– Рост взаимной ненависти в людях, которая может привести к глобальной катастрофе. С ненавистью надо бороться, а не с глобальным потеплением.
– Еще одна ваша цитата: «Если судно стоит носом на волну и движется, оно не перевернется, но стоит ему лечь бортом – общий привет!»
– Я и сейчас работаю, несмотря на возраст.
– Многие представители творческой интеллигенции, гораздо моложе вас, давно уже «легли бортом» и перестали творить. Может, это и закономерно: герои – это всегда исключения?
– Это каждый решает для себя. Я считал и считаю, что работа – самое лучшее лекарство для человека:
Пока еще ты двигаться
способен не только
чтобы ползать по врачам,
И детство довоенное босое
Внезапно вспоминаешь
по ночам.
Покуда пребываешь
ты в надежде лететь опять
за тридевять земель,
И женщины, желанные,
как прежде,
Во снах твоих являются
в постель.
Пока вокруг смеющиеся лица,
Луна в воде и в небе облака.
Пока слетает на твою страницу
Незнамо как возникшая
строка.
Пока тебя не окликает гневно
К двери твоей приблизившийся
мрак.
Покуда, как и прежде,
ежедневно кому-то друг ты, а кому-то враг.
Не ожидая старческих пособий,
В коленях не испытывая дрожь,
Пока еще ты двигаться
способен,
Иди вперед, пока не упадешь.
/Марина Суранова.
ПОДДЕРЖИВАЙТЕ НАС НА podpiska, ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА ТЕЛЕГРАМ-КАНАЛ sobesednikru