Михаилу Жванецкому в этом году исполнилось бы 90 лет. К круглой дате в Ростове-на-Дону открыли памятник, в Москве установили мемориальную табличку на доме, где жил сатирик. А еще в планах наконец-то для посетителей распахнуть двери столичного кабинета-музея на 1-й Тверской-Ямской. Экскурсии будет проводить лично вдова писателя Наталья Жванецкая. Пока этого не произошло, она пообщалась с «Собеседником».
«Я перенимала его привычки»
– Вам было 24 года, ему 55, когда вы познакомились в 1990 году. Что вас друг в друге привлекло?
– Мы встретились с ним в очень хорошем возрастном диапазоне. Я уже понимала к 24 годам, что мне нравятся умные мужчины, а он в свои 55 – что пора остепениться и жениться. Лет в 30 я бы не шагнула в эти отношения. Около года мы не жили постоянно вместе, но потом я поняла, что не могу находиться в таких свободных отношениях. И мы больше надолго не расставались. Даже когда родился сын Митя, я брала его под мышку и ездила с Мишей на гастроли.
– К 50 годам у человека появляется свой образ жизни, который трудно переменить. Были с этим проблемы?
– Я перенимала его привычки. Я знала, что вторгаюсь в жизнь устроенного и обеспеченного человека. Хотя обеспеченность его была относительной: не очень новая «Волга», в Одессе – старая дача, а в Москве, недалеко от Останкино, – однокомнатная квартира, где я спала на раскладушке на кухне, чтобы не мешать ему творить по ночам. Но по молодости такой образ жизни не представлял большой сложности. Как-то раз, через несколько лет нашей жизни, будучи в расстроенных чувствах, я спросила Мишу: «Ты знаешь, как мне тяжело было под тебя подстраиваться?» Он мне ответил: «Ты думаешь, я под тебя не подстраивался? Стал бы я отказываться от разных тусовок и ресторанов, куда меня зовут непрерывно?!»
Когда мы познакомились, он был в самом расцвете сил и, наверное, даже моложе меня в эмоциональном плане. В 1994 году мы попали в Диснейленд в Японии. Миша, несмотря на свой возраст, катался со мной на всех аттракционах и вместе со мной покупал разные сувениры.
– Жванецкий ведь любил выходить в свет?
– Да, любил. Он пытался соблюсти баланс между работой в одиночестве и тусовкой, где можно было поговорить, выплеснуть эмоции, оживиться. Они были важны в его жизни. Иногда мы, конечно, не ходили, говоря всем, что улетели куда-нибудь, а сами просто лежали дома перед телевизором. Теперь я жалею, что от многих встреч его отговорила.
– На них вам тяжело приходилось?
– В первые годы в светском обществе у меня было мало знакомых и тем более друзей. Редко когда удавалось с кем-то поговорить. Но Миша себя чувствовал как рыба в воде. Была еще одна причина в моей нелюбви к подобного рода мероприятиям. На мне были хозяйственные дела, я возила и забирала ребенка из школы, а светская жизнь, как известно, протекает обычно ночью. Поэтому я от всего этого уставала.
О друзьях
– В Москве у Миши было значительно меньше друзей, чем в Одессе, где можно было без приглашения приходить в гости. В последние годы он общался с Мишей Мишиным, Гориным, Марком Захаровым, Табаковым, Юрой Ростом, Норштейном. Шура Ширвиндт был очень близким и родным человеком для нас – с ним, как считал Жванецкий, невозможно конкурировать в остроумии. Мише всегда было о чем поговорить с Полуниным и Резо Габриадзе. Рома Карцев был одним из ближайших друзей. Миша всегда к нему ездил в гости, как только представлялась возможность. Все эти отношения были, как мне кажется, завязаны на взаимном преклонении перед талантом и личностью. Обычным другом, не из среды знаменитостей, у Миши был его директор Олег Сташкевич, тоже одессит. Он постоянно находился с нами рядом.
– А бытом писатель не интересовался, как фантаст из его монолога?
– Ну почему же? Я могу сказать, что он был очень аккуратным в быту и от всех окружающих этого требовал. Указывал, особенно в молодости, на мои разбросанные вещи. Всегда, как бы сильно ни уставал на гастролях, первым делом по возвращении домой разбирал свой кофр, где у него хранились концертный костюм, запасные рубашки…
– …и знаменитый портфель, доставшийся ему от отца?
– У него было специальное отделение в сумке для портфеля. Это его талисман. Миша верил в приметы, ему так легче было жить. Возможно, талисманы действительно помогали. Портфель давал ему уверенность, что жизнь устроена правильно и выступления будут удачными. Он так же с трудом расставался со старыми концертными рубашками и костюмами. Если выходил в новом, то говорил: «Всё, провалил концерт, больше это не надену».
Без тренировки человек умирает от стресса
– Как Жванецкий относился к собственной популярности?
– Ему нравились полные залы и аплодисменты, понимание и смех. Он любил свою публику. При этом он хотел получить определенную реакцию зала, зачастую удлиняя концерты. Михал Михалыч смог бы остроумнее сформулировать свое желание быть одновременно и успешным артистом, и серьезным писателем, и обладателем всевозможных наград и почетных званий. Помню, нас звали на одно мероприятие, а он все время отказывался, и приглашения перестали поступать. Миша стал из-за этого переживать. Я сказала, что это было предсказуемо, потому что нельзя постоянно игнорировать. Он ответил: «Я хочу, чтобы меня звали, а я отказывался, отказывался и отказывался, а они продолжали звать и звать».
Вместе с тем Жванецкий постоянно сомневался в себе, в своем таланте, в зрительской любви и часто рисовал свое будущее в мрачных тонах. У него был друг-врач Абрам Львович Сыркин, которому сейчас 94 года, а он до сих пор работает. Однажды, услышав Мишины жалобы на бесконечные переживания, он сказал очень мудрую вещь: «Михал Михалыч, ты должен понимать, что мелкие стрессы – это нормально и даже полезно. Они тренируют организм. Нетренированный человек обычно получает один большой стресс и от этого умирает».
– Кстати, о зрительской любви. Конкуренции за нее в последнее время много стало. Жванецкий выделял кого-нибудь из молодых и ранних?
– Женя Гришковец был вхож в наш в дом, и Миша называл его своим другом. В понимании Жванецкого, раз в два-три месяца созвониться и встретиться – это и есть дружба. Но Гришковец, по всей видимости, не осознавал этого и боялся признаться, что они дружат. Миша любил Женю за детский и искренний взгляд в произведениях, как и у него самого. Причем рассказы ему больше нравились, чем пьесы. На спектакли Михал Михалыч ходил редко, ему тяжело было долго сидеть на одном месте. Иногда мы смотрели «Камеди Клаб»: Мише почти все нравились, он признавал у ребят несомненный талант. Но также говорил, что не любая шутка, рассказанная с матом, будет смешной. И не всегда в ней понятно, где юмор, а где просто ругательства.
Я недавно показывала Мишины произведения нескольким стендаперам. Они их высоко оценили, но исполнить побоялись. Потому что, как они сказали, «Михалыч – это литература». А с литературными произведениями на сцене должны выступать артисты. Я сама до конца не понимала, что это литература, пока не обнаружила: Жванецкого как автора мне намного интереснее читать, чем воспринимать на слух.
/Никита Ларин.
ПОДДЕРЖИВАЙТЕ НАС НА podpiska, ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА ТЕЛЕГРАМ-КАНАЛ sobesednikru