Автор музыки к фильмам о приключениях Шерлока Холмса и доктора Ватсона Владимир Дашкевич отмечает 90-летие. На родине Конан Дойла, в Англии, эту написанную в 1979 году музыку прозвали «гимном джентльменов». И спустя 45 лет она звучит на знаменитой Бейкер-стрит, 221Б – в лондонском доме-музее самого известного в мире сыщика.
Доносилась известная мелодия и из смартфона Владимира Сергеевича, ждавшего накануне юбилея журналиста «Собеседника» в гостиной своего дома. За накрытым в лучших британских традициях столом подавали чай с молоком и печенье. Пока хозяин, зажегший свечи в старинных подсвечниках, заботливо разливал напиток, я осматривалась по сторонам: все стены увешаны семейными фотографиями и старинными картинами. Картины, как оказалось, тоже семейные.
– Это висит портрет моей дальней родственницы – княгини Варвары Долгоруковой, – рассказывает Владимир Дашкевич (слушаю его в очаровательной компании: на колени ко мне пристроилась собака – не Баскервилей, но Долли, которой уже 20 лет. – Авт.). – Мой дедушка Леонид Карвовско-Дашкевич, которому я обязан своим дворянским происхождением, был лично знаком и состоял с 1870-х годов в тесной переписке со Львом Толстым. Дед, крупный землевладелец, неоднократно избирался гласным Тамбовского губернского и Кирсановского уездного земств, почетным мировым судьей, председателем управы и дворянства… Во время Столыпинской аграрной реформы дед опубликовал несколько книг о законах и суде, где утверждал, что эти нововведения разрушат крестьянскую общину, на которой все держится, что это неизбежно приведет к революции… (Открывает бюро с архивами.) Вот что деду на это ответил великий писатель. Сохранилось письмо Толстого, написанное им 25 марта 1910 года в Ясной Поляне (бережно достает письмо и громко зачитывает): «Дашкевичу. Леонид Вячеславович! С прекрасно выраженной в вашем письме мыслью о возмутительном вмешательстве правительства в основные устои жизни народа вполне согласен. Благодарю за присылку книги. Непременно прочту ее. Угадывая ее содержание, радуюсь ее появлению. С совершенным уважением, Лев Толстой». (Аккуратно убирает письмо обратно.) Столыпин рассердился из-за совершенно справедливой критики и как-то раз, когда дедушка находился в Париже, запретил ему оттуда возвращаться. На пять лет дед стал невъездным… Лев Николаевич трижды лично обращался в правительство и хлопотал за своего друга по переписке и единомышленника – и в итоге добился его возвращения на родную землю. Сразу после этого родился мой отец… Так что, если бы Лев Николаевич не помог, я, вполне возможно, не появился бы на свет. И не сочинил то, что сочинил (улыбается). Как вам, кстати, мелодия на моем гаджете? Правда крутая обработка моей увертюры к «Шерлоку»?
«Мажор в нашей стране в дефиците»
– Да, интерпретация классная, но, услышав ее на вашем телефоне, удивилась. То есть вы не из тех легенд, кто терпеть не может вопросов про то, что стало их визитной карточкой? Вот Василий Ливанов, сыгравший Шерлока Холмса, обычно просит спрашивать о чем угодно, только не об этой его главной роли…
– Нет, я не из тех. Не как Вася… Жизнь показывает: если сочинение идет в народ, то тут уж не поспоришь. Есть сотни переложений на разные инструменты моей «сказочной темы» из киноповести « Капля в море» 1973 года, что три года спустя стала музыкальной заставкой телепередачи «В гостях у сказки». Глянул утром в ютуб – да отдельно у этой заставки три миллиона просмотров! И зачем мне стесняться об этом говорить? Для творца это счастье. Практически весь «Шерлок Холмс» разобран на цитаты. Очень много ремейков моих саундтреков к «Зимней вишне», огромное количество – у «Бумбараша». В ушедшем году неожиданно вновь стала очень популярной моя музыка к сериалу «Остановка по требованию» 2000–2001 годов. А вообще, я сегодня соревнуюсь с музыкой Альфреда Шнитке (улыбается). Заметил: когда у людей кислое и хмурое настроение, то им чаще заходит Шнитке, а когда душа просит чего-то жизнеутверждающего, то врубают Дашкевича.
Топ фильмов с музыкой Дашкевича
- «Бумбараш» (1971)
- «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона» (1979–1986)
- «Зимняя вишня» (1985)
- «Плюмбум, или Опасная игра» (1986)
- «Собачье сердце» (1988)
- «Ворошиловский стрелок» (1999)
- «Азазель» (2002)
– Увы, сегодняшняя наша жизнь – один сплошной минор.
– Минор и писать легче, потому что русский человек любит пить горе стаканами и сразу реагирует на минорный аккорд. А хорошую, мощную мажорную тему мало кому удавалось развить даже среди классических композиторов. У величайшего Вольфганга Амадея Моцарта, в народном сознании радостного композитора, преобладает соль минор. Этой тональностью он выражает всю грусть и горе мира, и он у него звучит наиболее выразительно.
– А ваш коллега Александр Зацепин, писавший музыку для комедий Гайдая, – он же мажорный композитор?
– Саша – замечательный автор буффонадного жанра. Его мелодии электризуют зрителя и реально помогают войти в гайдаевскую ленту-буффонаду. Однако и в «Кавказской пленнице», и в «Бриллиантовой руке» основная тема – минорная. И у Владимира Шаинского «В траве сидел кузнечик» – минор, а «От улыбки хмурый день светлей» начинается в мажоре и переходит в минор. То же самое у Булата Окуджавы в его «Возьмемся за руки, друзья». Это, очевидно, не случайно, а особая психология нашей жизни.
– Неискушенному слушателю может подуматься, что все это мажор, поскольку все мелодии такие светлые и теплые.
– Да, они очень сильные энергетически. Замечательный мажорный композитор Геннадий Гладков – как же жаль, что прошлый год забрал его у нас! – для «Обыкновенного чуда» осуществил удивительный симбиоз серьезности и легкости – и сочинил одну из лучших симфонических тем любви. Мажор в нашей стране в дефиците – как в музыке, так и в целом по жизни.
«Отец провел в сталинских лагерях 17 лет»
– Судя по внушительной стопке нотных листов у рояля, вы и сейчас пишете?
– Недавно закончил рок-оперу «Двенадцать» по самой известной и таинственной поэме Александра Блока. Но поскольку в нынешней России революционная тема… взрывоопасная, то продвижение моего творения, скажем так, проблематично. Так и будет лежать на полке – до лучших времен. Или вот моя фолк-опера «Клоп» на либретто моего друга Юлия Кима прошла с большим успехом в ведущих театрах Старого Света – в Париже, Афинах, Риме, Женеве… В Европе с переаншлагом вышло более 70 спектаклей! А у нас? Сейчас здесь говорят, что Владимир Маяковский, о чьем 130-летии по телеящику трещали весь прошлый год, в театре – «это не ко времени».
– Какие еще трудности преодолеваете на пороге 90-летия?
– Второй год вынужден защищать право возглавляемой мною Международной ассоциации композиторских организаций (МАКО) на помещение в центре Москвы – площадью в 444,4 квадратного метра – от Союза композиторов России, который извел нас судами. Это помещение передал нам еще Союз композиторов СССР. Пока что мы выиграли и суд первой инстанции, и апелляционный, и кассационный, но на нас подали в Верховный суд. А перед отправкой очередной судебной жалобы эти люди пытались надавить на меня тем, что настрочили в разные инстанции на меня поклеп – якобы я сегодня имею какие-то связи с Украиной. Вы понимаете, чем такие – даже абсолютно ни на чем не основанные – обвинения могут нынче обернуться? В своих доносах они писали о базирующемся в МАКО одном ансамбле международной музыки, который берется в том числе и за украинских композиторов. Однако с 2014-го этот ансамбль не считает возможным более это делать. Украинская музыка у нас, к огромному сожалению для всех, с того самого года не звучит. Более никаких связей с Украиной нет и не имелось, хотя, прямо скажем, я не вижу ничего предосудительного в музыкальных дружеских отношениях.
Всё-всё, больше ничего на тему происходящей беды не скажу – мне правда страшно за последствия. Я ведь первые 19 лет своей жизни прожил при Сталине – и до сих пор помню в мельчайших подробностях доносы, обыски, аресты самых родных и близких. Моего отца Сергея Леонидовича Дашкевича арестовали по доносу соседа, который претендовал на нашу комнату, и папа провел в сталинских лагерях 17 лет. Когда его забрали, мне было 4 года… И вот история повторяется: этой гнусной клеветой они пытаются отобрать у нас в том числе кабинет выдающегося композитора Тихона Хренникова, первого секретаря правления Союза композиторов СССР. Это историческое место, его мы оставили в абсолютной неприкосновенности со всеми этикетками на каталожных ящиках. Но и без этих наветов и тяжб положение композиторов даже высокого ранга в современной России сложное. Никакой реальной помощи от государства.
– Даже вам? Даже в канун такой даты?
– Увы. А ведь это композиторы, чью музыку слушали и слушают поколениями, это ведь и правда штучный товар, и мы нуждаемся в поддержке. Прежде всего, лукавить не буду, финансовой. Ну и уважение и почет – это тоже должно быть. Если мое 85-летие справляли авторским концертом в Большом зале Московской консерватории, то теперь юбилейный вечер удалось пробить с огромным трудом, буквально в последний момент лишь в Театре музыки и поэзии под руководством Елены Камбуровой… Казалось бы, 5 лет всего прошло, но жизнь стала другой. И я с моими взглядами и моей музыкой государству как будто не нужен…
А вообще последние четверть века мы переживаем жуткий упадок в музыке. За время без музыки рождаются монстры, которые творят чудовищные вещи. Мы как дошли до сегодняшних событий, что переживаем со стыдом и болью? Думаю, всему виной наше великое культурное одичание. У нас же даже нет ни одного музыкального канала! Вернее, есть парочка… но там… не музыка. А музыка необходима. Для меня музыка – это желание достичь недостижимого, мечта выйти в звездное небо, к которому человечество начало стремиться еще сотни тысяч лет назад.
Высоцкий разозлился и потерял роль
– А как создавалась ваша самая знаменитая мелодия? Ливанов мне как-то шепнул, что вас режиссер Игорь Масленников просил послушать по радио заставку BBC.
– Ну, Васек! Ничего от вас не утаил. В 1970-е нельзя было просто послушать по радио BBC – сперва еще требовалось поймать трансляцию. Заставка к культурной части программы британцев звучала по пятницам, а Масленников всегда звонил в субботу – после окончания рабочей недели, и, разумеется, за неделю я про его просьбу забывал. Потом я не люблю слушать чужие произведения для того, чтобы сочинить нечто похожее. Мне это даже неприятно. Наверное, поэтому я так и не услышал эту заставку, и когда Игорь спустя месяц позвонил в четвертый раз, я понял: надо как-то отвадить его гнев. И я, недолго думая, поднес трубку на длинном телефонном шнуре к вот этому самому роялю – и сыграл первое, что мне пришло в голову. На том конце как заорут не своим голосом: «Не морочь мне голову, что ты давно работаешь, а не только что сочинил, Вовка, я тебя знаю! Срочно записывай, пока не забыл!» Я послушался, записал, хоть и редко забываю свою музыку. И из этой мелодии вышло уже все остальное.
– А еще Василий Борисович, под конец нашей встречи, когда совсем разоткровенничался, сказал, что вы могли и сыграть вместо него Шерлока Холмса. Но вы же сами настояли на кандидатуре Ливанова. Не подумайте, мы ничего крепче кофе с ним не пили…
– С Васенькой мы познакомились в 1978-м во время съемок Масленниковым исторической мелодрамы «Ярославна, королева Франции», где ему досталась роль Бенедиктуса, бродячего рыцаря, поющего скабрезные песни. А Ливанов петь совсем не умел, и ему свой голос подарил Миша Боярский. В процессе записи Игорь и предложил мне сыграть Шерлока (думаю, он просто пошутил), но тут зачем-то к нам в студию вошел Василий Борисович – с таким грозным видом, будто почуял своей актерской интуицией, что у нас заговор, и я, глядя на него, важно изрек: «Пожалуйста-пожалуйста, пусть он пробуется на Холмса». И продолжил играть на фортепиано, а не начал в кино.
Мы как дошли до сегодняшних событий, что переживаем со стыдом и болью? Думаю, всему виной наше великое культурное одичание.
– Удивительно, что вы впервые сели за инструмент довольно поздно – в 19 лет.
– Еще в школе я верил, что мальчики, бьющие по клавишам – слабаки. Сам предпочитал лишний раз побоксировать. И вот однажды соседка по коммуналке привела в свою комнату мужа. Молодым понадобилось больше места, и она отдала моей семье громоздкое пианино. Ну, сел я за него из чистого любопытства, так как музыку вообще-то любил и всю жизнь слушал. Сел – и уже больше не вставал. Но родители все равно наказали окончить институт, получить «приличную» специальность. Так я выучился на инженера-химика и более пяти лет проработал мастером в цехе по производству продукции из резины, в том числе легендарного изделия №2 – презерватива, кто не в курсе.
– И как вы, скромный советский человек, к этому относились?
– А чего тут стыдиться? Я, молодой человек из весьма небогатой семьи, понимал, что нужно трудиться, чтобы ей помогать. Мама была машинисткой – работала много, зарабатывала мало, а отец после лагерей вернулся совсем больной… Даже когда я поступил в Гнесинку (набрал 24 балла из 25!) и меня взял к себе на курс сам Арам Ильич Хачатурян, попросился, чтобы меня перевели на заочное отделение – и гнал резину еще три года. Из Гнесинки меня, кстати, пытались исключить якобы за неуспеваемость – после того, как я, увлекшись авангардом, написал антисоветское, по мнению институтского начальства, произведение, в котором соединил в фарсовом виде тему «Ой, цветет калина» с леденящими кровь григорианскими псалмами. Разразился скандал! Хачатурян, стараясь меня защитить, даже подал заявление об уходе, и меня попросили уговорить его остаться. Приказ о моем отчислении тут же исчез из вуза, но сохранился у меня – и лежит в дипломе с отличием. Это один из самых парадоксальных моментов моей жизни! Поэтому храню эти документы поближе к святому месту в доме – на столике у рояля. (Садится за инструмент и играет. На звуки музыки выбегают жена Ольга, дочь Ольга и все четверо внуков – Александра, Андрей, Анна и Ольга. Дашкевич при виде их только входит в раж и бьет по клавишам все неистовее.) Семья – это то, что меня очень сильно держит. Ну и работа, конечно.
– В чем-то еще находите для себя отдушину?
– Слежу за шахматами! Был в свое время сильнейшим кандидатом в мастера, соревновался на первенствах Москвы. Тогда играли серьезно, это было повальное увлечение. Однажды шахматы очень сильно выручили меня в музыке. Дело было так. Как-то ко мне в эту самую квартиру приехал режиссер Николай Рашеев со сценарием «Бумбараша», я стал сочинять музыку, и мне понадобились слова. А вот Юлику Киму сценарий не очень понравился. Я же верил – получится сильный фильм – и стал его уговаривать. Тут он привел ко мне в гости своего товарища – шахматиста-перворазрядника Володю Гусарова – и заключил пари: если я его четыре раза подряд обыграю, то он напишет слова на мою уже сочиненную музыку. Перед первой же партией заставил меня – для уравнения шансов! – выпить стакан водки. Выпил залпом, не закусывая, – и разделал этого Гусарова четырежды. А Юлик в это время уже сидел вон на той лоджии и писал «Ничего, ничего, ничего!», на что я сперва возмутился. Но позже оценил в полной версии (поет: «Я приду и тебе обойму, если я не погибну в бою»). А еще я вечно обыгрывал всех в шахматные поддавки, так что мне даже Кирсан Илюмжинов, тогдашний президент ФИДЕ, подарил дорогущие часы и шуточную грамоту чемпиона мира по поддавкам.
Зато в работе никому не поддавался. Запомнилось, как создавали спектакль «О том, как господин Мокинпот от своих злосчастий избавился» в Театре на Таганке. Когда Володя Высоцкий узнал, что меня назначили композитором, бросил мне, что все в этом театре песни на свои роли он пишет сам. На что я ему заметил, что в свои спектакли песни тоже пишу сам. Он разозлился, ушел, и его роль Ганса Вурста отдали Валентину Смирнитскому. Но на сдаче спектакля, когда присутствует вся труппа, Высоцкий встал и высказался первым, что ему моя музыка очень понравилась. И искренне меня поздравил.
/Елена Мильчановска.